Коннор был лучшим из всех свирельщиков; а это не малость. Он умел играть всякие песни и народные гимны, нимало не затрудняясь. Это бы еще все ничего, да ходил про него в народе слух, что он не одну простую музыку знает, а и такую, которой может заставить плясать все кругом себя. Ни одна ярмарка, ни одна свадьба, ни один приходский праздник не обходился без слепого Коннора и его свирели. Старушка-мать водила несчастного слепца под руку с одного места на другое.
Случилось им однажды прийти в Ивераг, приморский городок, известный во всей Ирландии своими бурными берегами. В тот день был в городе праздник и все жители гуляли на лужайке, которая простирается за городом от подошвы высоких и крутых гор до самого моря. Чуть только явился слепой свирельщик, все тотчас его окружили и застави-ли играть. Начались танцы. Долго играл свирельщик, и все слушавшие музыку его и плясавшие под такт ее беспрестанно говорили: «Вот музыка, так музыка! Всех больше восхищался ею один горбатый и старый танцмейстер. Когда, наконец, Коннор остановился, чтобы перевести дух, тот не вытерпел, подбежал к нему и, дружески ударив по плечу, сказал:
– Славно ты играешь, дружок! Только ведь сухая ложка рот дерет. Ты, верно, не откажешься выпить?
– Ну, конечно, – ответил Коннор, – если только будет на то ваша милость.
– Чего же ты хочешь?
– Да я, сударь, не разборчив. Но уж если вы так добры, что осведом-ляетесь о моем вкусе, так пожалуйте мне стакан виски.
– Что стакан! Я тебе целую бутылку подать велю.
Коннр, конечно, не отнекивался от такого угощения, а, напротив того, поблагодарив за него очень вежливо, скоро осушил бутылку и, поставив ее на стол пустую, очень весело сказал:
– Хорошо было виски!
Он посидел несколько минут молча, потом улыбнулся и, обратившись к танцмейстеру, сказал:
– Ну, друг, потешил ты меня, теперь моя очередь тебе потешить! – и прежде чем кто-нибудь успел понять настоящий смысл этих слов, он вдруг схватился за свою свирель и заиграл заветный волшебный мотив, о котором ходило в народе так много разных толков.
Все, что было на лужайке: старики и молодые, дети и почтенные матери семейств, столы и скамейки, кружки и бутылки, – все заплясало, закружилось в самом бешеном порыве. Мало того, море заволновалось, и вызванные дивной музыкой на поверхность стали приплывать к берегу всевозможные рыбы и приплясывать, и подпрыгивать в такт волшебному мотиву. Толстопузые крабы и остроголовые раки выходили из воды и, переплетаясь своими широкими клешнями, составляли самые уморительные хороводы. Тощие миноги и жирные угри то свивались под музыку в кольца, то расползались по песку прихотливыми и разнообразнейшими фигурами. Сам Коннор, наконец, не усидел на месте и пошел рядом со своей старухой-матерью переминаться с ноги на ногу и подпрыгивать среди дикой всеобщей суматохи…
И вдруг из вод показалась женщина дивной красоты. Длинные чудные зеленые волосы ее, падавшие густым покровом на спину и плечи и спускавшиеся до самых колен, были прикрыты маленькой вострой шапочкой.
Из-за коралловых губок выглядывали два ряда жемчужных зу-бов. Светлые глаза глядели весело из-под тонких бровей, а стройное тело было покрыто белой, легкой одеждой, разукрашенной кораллами, цветами и раковинами. Едва появившись над водой, она стала легко и грациозно приплясывать под музыку Коннора и быстро приближаться к берегу. Вот вышла она на берег, подошла, танцуя, к Коннору, кото-рый выделывал ногами самые неистовые прыжки и фигуры, потрепала его по плечу и сказала:
– Я знатная дева подводного царства; я живу на дне моря. Пойдем со мной, друг мой Коннор; будь мне супругом. Ни в чем не будет тебе от-каза, ты будешь есть и пить на золоте и серебре и, женившись на мне, станешь царем над всеми рыбами.
Коннор в ответ на это отыскал ее руку, поцеловал и, продолжая играть и плясать, стал за ней идти к морю. Все кругом по-прежнему плясало в каком-то странном и непонятном неистовстве, решительно не замечая ни морской девы, ни того, что Коннор, взяв ее под руку, направлялся с ней к морю. Одна только старуха-мать заметила с ужасом, что морская дева увлекает ее сына в свое подводное царство, и подняла страшный крик:
– Сын мой, сын мой! Что ты ее слушаешь! Зачем идешь ты к ней? На кого ты меня покидаешь? Даты подумай хоть о том, что если ты на ней, язычнице, женишься, так ведь внучата у меня будут рыбы, наверное рыбы! Проверь своей матери, вернись, пока не поздно!
Коннор стоял уже в это время в воде по колено и приплясывал, по-прежнему опираясь на руку прелестной морской девы. Когда голос матери достиг его ушей среди всеобщего гама и шума, он обернулся в сторону матери своей и закричал ей:
– Не беспокойся, матушка: там мне будет получше, чем на земле. А чтобы давать тебе знать, что я еще жив, каждый год буду я тебе к этому месту берега присылать по волнам обожженное бревно.
Тут снова заиграл он на своей свирели и пошел по воде далее. Ог-ромная пенистая волна медленно придвигалась навстречу ему. Морская дева быстро накрыла его своей одеждой, и они исчезли под волной…
Старуха-мать умерла вскоре с горя по своему сыну, не дождавшись вестей от него. Если же верить старожилам тех мест, то с лишком лет сто сряду в назначенное время и к назначенному месту постоянно приплывало большое обожженное бревно, да вот только недавно приплывать перестало.
